Татьяна ВИНОГРАДОВА
(Москва)
ИЗ ЦИКЛА «АПОКРИФЫ»
МАЛЕНЬКАЯ МАРТА
Маленькая Марта,
у тебя совсем нет времени, –
столько хлопот по дому,
целый день всё крутишься, крутишься,
не успеваешь,
а ведь есть ещё сад, каменистое поле
и скотный двор,
а работники такие нерасторопные,
на них вообще нельзя положиться...
...Мария неспешно голову моет,
струится золотой водопад.
Маленькая Марта,
у тебя нет времени
даже поглядеться в зеркало.
Да и то сказать: перед ним всё время
торчит Мария.
«Ох, несносная же девчонка!
Досталась сестра, полюбуйтесь!» –
маленькая Марта улыбается,
кудряшки выбились из-под платка,
на фартуке – два новых пятна.
но обед наконец готов.
...Мария неспешно волосы расчёсывает , –
рыжая завеса, солнечные блики...
Маленькая Марта
присела наконец отдохнуть,
покрасневшие руки сложены на коленях.
(«Надо бы фартук постирать...»)
...Что-то там, на пыльной дороге, –
какая-то сияющая точка –
не даёт взгляду покоя.
(Что же ещё она забыла сделать?)
...Мария умащивает локоны.
Благовония – недельный запас, между прочим! –
разносятся на весь дом.
Входит путник. Тихо просит
разрешения сесть у порога.
Он устал и совсем не сияет,
но вокруг отчего-то
становится сразу светлей.
Марта хочет спросить его: «Кто ты?» –
но свет уже слишком ярок.
«Обед, обед ведь остынет!» –
но что-то мешает дышать.
Мария подходит, садится
у босых ног молчаливого странника,
берет кувшин, омывает
пыль бесконечных дорог.
«Полотенце! Возьми полотенце!» –
наконец выдыхает Марта...
Но не слышит её Мария,
вытирает страннику ступни
благовонной своею гривой.
Золотой водопад струится,
и всё ярче и ярче свет...
Маленькая Марта плачет.
28.07.07
ЛАЗАРЬ
Глагола ему сестра умершего Марфа:
«Господи, уже смердит, четверодневен
бо есть».
Иоанн 11:39
– Я не хочу, чтоб меня воскрешали.
Я не хочу выбираться из тьмы.
Тьма меня держит тысячью маленьких ртов, –
жадных ртов, нежных и мягких.
Не говорите мне: Лазарь, гряди вон».
Я не хочу.
Отпустите меня в мрак пещеры,
Верните мне забытье, мое забытье,
мое не-бытие.
Я не помню солнечный свет. Он жжется.
Он чужд мне – тому, который
Лазарем звался когда-то.
Лазурь
тоже
жжется.
Уберите от меня ваше небо!
Я закутан в покров, в пелену,
я в плену темноты, немоты…
Не трогайте! Не терзайте меня!
Зачем вы хотите откатить камень от входа?
Зачем эти звуки, эти нестройные голоса
заполняют мою тишину?
И особенно – э т о т голос, он режет, как луч,
он ярок невыносимо, он раскаленным звоном
вонзается в мозг: «Встань, Лазарь,
встань и иди».
О заставьте, заставьте замолчать
этот голос!..
Смирившись, Лазарь молча встает
и делает шаг прочь из пещеры.
Голос-луч серебряной нитью
взрезает пространство.
Голос ширится, наполняясь
светоносной безжалостной силой,
солнце вибрирует в такт биениям сердца.
– Сердца? Какого? Я не хочу!
– Встань! Встань и иди!
…Пошатнувшись, фигура в белом
головой задевает за каменный свод.
Еще один шаг. И еще.
Белый контур оправлен/оплавлен сиянием неба.
– Он вернулся! – кричат все вокруг.
– Он вернулся!
27.09.2007
МАРИАМ
И рече ангел ей: не бойся, Мариам,
обрела бо еси
благодать у Бога.
Лука,
1 : 30
–– «Мариам, Мариам...»
–– Кто? Кто зовет меня, кто?
«В темноту, в немоту
первозданного лона,
где грота дремота,
где корни и крона,
водопада прохлада...
В сумрак знакомый
старого сада
вернуться с тобой,
Мариам...»
Она встает. Подходит к окну. ––
Никого.
Лишь ветер –– весенний, теплый
ставней скрипнул, коснулся щеки
и вот-вот загасит светильник.
Она ждет, взгляд уставив во тьму.
Цвета сумерек тени
залегли вокруг глаз.
«Мариам, Мариам,
впусти меня, Мариам...»
–– Кто ты, летящий в ночи
мимо незримых огней?
Кто ты, вздымающий пепел
лепестков нездешней весны?
Кто ты? Зачем
снова тревожишь меня?
«Мариам, Мариам», –– голос шепчет в ночи.
А Иосиф молчит, отвернувшись к стене,
делает вид, что не слышит.
Только наутро опять
молотком по доске так шарахнет,
что вздрогнет весь дом.
«Мариам, Мариам,
зачем боишься меня?
Вот ложе твое.
Зачем не хочешь уснуть?»
Плеск крыл голубиных... рядом совсем...
Жарко, душно, невмочь...
И тяжелеют веки,
и ночное плавится небо,
невесомой становится плоть...
...И ––
хоралом
огненным,
тысяче-
струнным,
миллионно-
голосым
вонзаются
в душу
отверстую
звезды.
–– Что это? Что? Иосиф, где ты?
–– Помоги!. –– Но крик Мариам беззвучен,
и дрожь не унять, не унять...
...Белое
утро. Стук
молотка.
И молчанье.
Молчанье,
в котором
Слово
начинает
расти.
27.10.07
ПЕТР (ГЕФСИМАНСКИЙ
САД)
В Гефсиманском саду – всегда ночь.
В Гефсиманском саду – времени нет.
Времени больше нет.
Нависают-ветвятся нервюрные своды олив –
окаменевших, тысячелетних, седых, –
скорее, к царству минералов причастных.
не дерева, а вздыбленная твердь...
Лишь сквозит-серебрит голубая листва
синеву наползающей тьмы.
Уснули все... Они побеждены
сном тяжелым, мирским...
Но я знаю – Учитель, ты не спишь,
и я спать не должен... не должен...
«Пётр!» – твой голос, тихий, усталый, далёкий.
Да, я слышу, я встаю, я иду...
Оливы, древние до одури, до жути,
до страшной, первобытной, вневременной тоски...
Их ветви искорёжены ветрами,
стволы их оплывают, словно воск.
Они всё ближе, ближе обступают...
– Учитель, мне страшно! Я сейчас проснусь!..
...А там, вдали, над выжженными желтыми холмами,
где солнца свет так вечен, резок, нестерпимо бел
(как веки жжет, и всё плывёт в глазах) –
там... Я не вижу... Нет...
Лишь этот стук и приглушенный ропот
Толпы, и резкие команды солдат...
Там...
– Я просыпаюсь от собственного крика: «Что это? Что?!»
...Но здесь, в саду масличном,
всё тот же мрак и сон, всё та же мгла.
Здесь Ночь Ночей, чья тень крылатая легла
на три тысячелетья...
– Учитель, что это? О чём я говорю?
Здесь – усталые ветви древних олив
сводом серебряным переплелись.
В просветах – сиренево-синее, темно-лиловое
витражное хрупкое небо.
Что такое «витраж», я не знаю.
И нервюрные своды базилик
еще не придумал Сегюр...
...В Гефсиманском саду время стоит,
как стекло недвижной воды,
и его даже можно потрогать.
Сквозь веки – хрустальные блики, серебряный свет
чуть трепещущей, редкой, сквозящей листвы, –
словно рыбки резвятся в озере Вечности,
словно вновь ступаю по водам
Галилейского моря...
Да, я слышу, я слышу, это ты, Учитель, –
ты просишь нас бодрствовать вместе с тобой
в эту ночь.
Но уснули все: спит Иаков, спит Иоанн – любимый ученик...
Ночные тени всё глубже, глубже забирают их в свой плен.
Но я... Я – Петр! Ты сделал меня ловцом человеков,
и еще сказал, что я – главный камень в будущем храме.
Так вот: я люблю тебя, я не сплю!
Только... Как же это: Ты говорил,
что в доме Отца Твоего обителей много,
что Ты есть путь и истина, и жизнь,
и еще – что Ты победил мир...
А здесь, сейчас, на этом маленьком клочке земли
ты мечешься, не находя исхода страданиям?
Не понимаю.
Постой, ты что-то говоришь о чаше?
Я помогу, я разобью её, Учитель!
Ты слышишь? Я иду к тебе! Иду!
...Древние ветви.
Призрачная листва,
сквозь которую ближе
звёзды.
Поздно, Петр.
Слишком поздно.
Этот храм, этот свод
для того, кто грядёт
после времени.
Небо – чаша.
В Гефсиманском саду
скоро рассвет.
Времени больше нет.
9.12.2007
БЕЛАЯ ЛЮБОВЬ
стихотворение,
написанное Господом Богом
в
пространстве около метро «Юго-Западная»
при
помощи минимума доступных Ему средств
Белое небо.
Белый снег.
Серебряное солнце
сквозь метель,
и стая голубей
летит на фоне.
Один из них –
белый.
9.02.2007,
М. «Юго-Западная»
© Tatiana Vinogradova: 2008.
© «Другое Полушарие»: 2008