Валерий ШЕРСТЯНОЙ
(Берлин, Германия)
В НАЧАЛЕ БЫЛО - СЛОВО
Памяти моего старого друга,
сонорного поэта
Анри Шопена
*1922 +2008
Итак, что было в
Начале?
Звук или Знак? Наверное, звук. Сигнал. Слово.
«В Начале
было Слово».
Родной язык мы познаем сначала через звуки, через
слова. Потом, в дошкольную пору, начинается складывание слов по звукам. Потом
оказываемся в «тюрьме» школы.
Вспомните фонетические упражнения в «АЗБУКАХ» Льва
Толстого. Я лучше бы по его азбукам учился ...
Иностранный язык (немецкий) я познавал наоборот,
т.е. от Знака к Слову. Сначала буквы, а потом произношение, звукосочетания.
Путь к
скрибентическому письму
Меня всегда интересовали черновики Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского,
Чехова, Блока, Гумилева, Хармса...
«Переход» от слова к изображению. Вдруг писатель начинал рисовать.
Многие из них рисовали, писали акварелью...
Но важнее для меня был этот некий «синтез». Сначала пишут, зачеркивают и
вдруг (подсознательно) начинают рисовать – чертить, какие-то каракули и вдруг –
пейзажи, лица в профиль, или виньетки и т.д.
Это было моим любимым занятием в 70-е годы.
Первые стихи я сочинял в темноте. Мать ругалась и
выключала свет. Я и писал в темноте, а утром не мог разобрать, но графически
листы мне понравились. Строчка лежала на другой строчке, или прострачивала её,
потом вдруг пустое пространство – и
какая-то буковка улетала будто бы вовсе.
Знакомство с Маяковским в школе. Было скучно, и я
попросил отца, который за меня и задачки решал, написать сочинение по
Маяковскому. Он написал, и я получил ... пятёрку. Учительница удивилась: что это
с Шерстяным случилось! А папа мне столько о Маяковском рассказывал, что я пошел
в библиотеку, нашел «Облако в штанах», что-то о Бурлюках... потом вдруг дошел
до Ильи Эренбурга... А рядом старший брат, художник с детства. Студент
худграфа. Я ему мемуары Эренбурга, а там вся художническая Европа 20х годов.
Дальнейший путь жизни стал ясен.
Лесенки Маяковского виделись мне моими в ночных
творениях.
В 1982 году, я жил уже третий год в ГДР, через
одного очень крупного коллекционера (а я думал, что в ГДР не было миллионеров!)
я знакомлюсь с редактором, господином Рудольфом Майером в дрезденском народном
Издательстве Искусства –VEB VERLAG DER KUNST.
Начинаю писать для издательства статьи о русском футуризме. Позже – для берлинского журнала BILDENDE KUNST.
Майер знакомит меня с Карлфридрихом Клаусом (Carlfriedrich Claus) из
Аннаберга. Симпатия с первого взгляда. ... И вот я в гостях у Карлфридриха и
вижу в его «Языковых листах» (Sprachblätter) то, о чем мечтали наши
футуристы, но не довели дело до конца. Вспоминаю о «языковых слоях» и
«микропочерке» (Н.Харджиев) и рисуночках Хлебникова, о самовитом слове,
о манифестах «Буква как таковая», «Слово как таковое».
Я начал просто копировать работы моего Великого
Учителя. Меня в этом тот же Майер
упрекал, а однажды, когда я привез свои новые листы, он обратил моё внимание на
мои отдельные буковки, вырванные из контекстов. Делайте дальше, говорит. Знаете
почему, добавляет. Если Вы это не будете делать, никто другой не сможет.
В начале 80-х я начал исследовать собственный почерк.
К тому времени я знал «Звездный язык» Велимира Хлебникова наизусть, так что
свободно исполнял перформансы с переводом на немецкий язык.
В художнических средах дошел до имен и картин
таких мастеров, как Пауль Клее (Paul Klee), Анри Мишо (Henri Michaux),
Джексон Поллок (Jackson Pollock), Джон Кейдж (John Cage). В
конце 80-х через модное в те времена течение «Мэйл-Арт» познакомился с Сергеем
Сигеем и Анной Ры Никоновой. Они остаются для меня первыми и лучшими в области
визуальной поэзии в СССР. И с Сергеем Бирюковым переписывался – вечный
профессор и заумник, русский до мозга костей!
В основе моего творчества был и остаётся русский алфавит. Что с ним стало и
каким он был до всех реформ. И почему так много букв исчезло. Потом и
большевики в 1918 году «арестовали» любимые фиту, i –
иголочку, ижицу – треединство...
Позже я
дошел до глаголицы, греческого, финикийского... Попал в письменность Винча
Культуры. И чтобы не сойти с ума, вернулся в свой скрибентический алфавит,
обогатив его новыми знаками.
* * *
С 1986 года, а может и раньше, называю моё
искусство ars scribendi / poesia
sonora, т.е. искусство писать (не путать с каллиграфией!) / сонорная (лучше - фонетическая) поэзия.
В
этимологии scribere есть и
живописание звуком вплоть до шрст,
шерстить, шерстяной. В старом немецком есть словечко «Skribent», т.е. «Писака».
Ну, а дорогие сердцу футуристы и были хорошими
писаками!
Подвожу 25-летний итог работы.
1. Пиктограммы. Собственные знаки. Сигналы для
сценических действий во время перформанса.
2. Идеограммы. Те же иероглифы, но
скрибентические.
3. Фонограммы, или Звуко – Знаки. Что-то вроде
транскрипций.
Моя система скрибентических знаков – это сложные (для меня тоже, порою) комбинации
в трех вышеуказанных системах.
К тому же они с к р и б е н т и ч н с к и е, т.е.
я остаюсь верным своему почерку в цифровую (ars digitalis)
эпоху.
В моей «коллекции» несколько тысяч скрибентических
знаков. Во время (визуальной) работы над листами, дающей чисто эстетическое
наслаждение (т.е. они не являются партитурами для исполнения на сцене) я время
от времени пользуюсь этими знаками. А они к тому же еще и р а з
м н о ж а ю т с я. Тут будто по Василию Каменскому: «Поэзия – праздник
бракосочетания слов». См. «Танго с коровами», 1914. Другими словами, я беру
знак из коробки, где они хранятся, не зная, ч т о это за знак и перерисовываю его. К нему
следующий знак. Как кирпич к кирпичу... а может, они и летают, парят,
взрываются. Пусть делают что хотят. Я о форме, в конечном счете, не думаю, она
себя сама делает, «рисует».
Для исполнения фонетического (сонорного)
произведения я использую «Основной скрибентический алфавит», который за долгие
годы прочно сидит в моей памяти. Здесь бОльше
присутствуют фонограммы, звуко-знаки.
Этот алфавит построен на основе русского языка с
применением тех звуков, которых в русском нет, это немецкие вокальные звуки,
выражающиеся в буквенных написаниях „ ü ö ä „
Кроме того, в «Основном скрибентическом алфавите»
присутствуют безартикуляционные звуки, крики, шумы, шумихи, смеюнчики и т.д.
Sic! – в каком (эмоциональном) с о с т о я н и
и я нахожусь и откуда мне знать какие звуки,
слова как звёзды на голову падают... Вот Блоку Александру «белые пятна»
виделись, а Маяковский Владимир в ы х а
ж и в а л ритмы физически, во время
прогулок.
Крученых бредил «пра-звуками»... Из «дыр бул щыла»
получилась классика, лучше, чем брюсовское «О, закрой свои белые ноги!». У
Круча согласные чистят горло. Как и его «Рахат лукум»! Это не брюсовские
снотворные таблетки.
В фонетической поэзии присутствуют элементы
лексические. Я от них никогда не думал отказываться.
Но то же слово ... например, «стол» уже не существует
в обычном представлении, если я его в моём фонетическом экперименте решил
почему-то употребить...от него может
остаться только согласный ряд с –
т – л. Стл – стлать? Посмотрите в
Интернете. Посмотрел. И вижу, что смекалистые интернетчики уже в букве «Т»
нашли идеограмму стола. Чем не стол, для меня парта школьная в букве «Е»!
А ещё лучше в Этимологическом словаре русского
языка Макса Фасмера! И найдете много
примеров в братских славянских языках, в прусском, в латыни.
А в гениальном Хлебникове всё на высшем накале
поэзии. Хлебников сразу начал бы говорить о своём Звёздном языке и о мощной
силе русских и славянских согласных.
Берлин,
январь 2008
© Валерий
Шерстяной: 2008
© «Другое
Полушарие»: 2008